А дальше все шло по ритуалу. Приехавших пригласили за столы. Наперебой зазвучали поздравления, здравицы в честь молодых. За свадебным столом начали «голосить» свадебные песни. «Наши» привезли достойны песенный репертуар и лучших певцов, чем несказанно поразили сопредельную сторону. Сваты тоже решили блеснуть своими вокальными данными, но дебют не удался – дыхалка, уже умученная «крипучим самогоном», «ны сдюжила».
Пришло время забирать невесту. Родители невесты благословили молодых иконой. При этом их осыпали хмелем, монетами, конфетами и орешками. Все производилось строго в соответствии со старыми обычаями. Исполняя их, наиболее прыткие граждане, среди которых были и зеваки, кинулись хватать всё то, что падало на землю. Считалось, что всё из того, чем осыпают молодых, помогает парням жениться, а девушкам выйти замуж. А возможность ухватить в этот момент всего и побольше не считалось чем-то предосудительным, ведь примета – счастливая, а счастья много не бывает.
По обычаю того времени, жених, получая невесту, должен был забрать и солидный материальный довесок к своей суженой – её приданое. Это должно было делаться публично. Габаритную мебель: шкаф, посуду, комод, стол жених обычно перевозил к себе за день до свадьбы. А все остальное, что можно было перенести в руках, собирали в этот день. Я не помню уже в подробностях, как было в данном случае, но подушки, одеяло, постельное белье и предметы обихода молодой семьи участники торжества несли по улицам с возгласами и песнями к дому жениха. И всем было ясно, что несут приданое невесты. Находились и зеваки, которые комментировали количество и качество будущего добра молодой семьи.
Асфальтированных дорог в станице не было, так что многое из доставленного таким образом приходилось потом отстирывать от пыли. Надо полагать, что это перепадало делать молодой жене. Всего две улицы, Вокзальная и Горького, были «облагорожены» – посыпаны ракушкой. Моему брату, когда он ходил к будущей жене, считай с одного края станицы на другой, как и многим молодым людям, приходилось ходить в темноте, и по грязным улицам. Развлечений тогда было минимум. Танцы в Доме культуры, а еще кино в кинотеатре «Родина». О телевизорах тогда в нашей глубинке еще не знали. Многие, как и мой брат Иван, участвовали в художественной самодеятельности при колхозных клубах. Иван хорошо танцевал, пел, играл на гармони и баяне. Молодежь, однако, дома не сидела. И посещение дамы сердца было одним из сельских развлечений. Но иногда такое развлечение, прямо скажем, было сопряжено с риском для жизни.
Хождение по улицам в 50-60-е годы по уровню накала можно было сравнить с некоторой причудливой
смесью альпинизма с дайвингом. В смысле, что, ходя по скользким «байюрам», можно было без особых проблем занырнуть в нехилое такое озеро грязи, которое к тому же «изысканно» благоухало. Иногда «кавалер» приходил к даме сердца в образе «принца вечной вони», и хорошо, если его жалели и пытались отмыть по мере сил. А если «дама» не испытывала расположения, то незадачливый «прынц» опять болотной жабой скакал по тем же грязевым дюнам обратно домой, где отхватывал нехилых люлей от матери, которой приходилось отстирывать «нежные фимиамы» от унавоженного тряпья.
В туфлях ходили только летом, и в сухую погоду, а остальное время, три времени года, когда улицы тонули в грязи – в сапогах. Особой популярностью у мужчин всех возрастов пользовались хромовые сапоги, а у девушек высокие модельные ботинки – румынки. Парни и девушки передвигаясь, жались вдоль заборов – там было суше и риска застрять в грязи несравнимо меньше. Но, как было сказано раньше, хождение по улицам было сродни экстремальному спорту, и нужна была какая-никакая защита. У парней была популярна металлическая трость – так называемый «ципок», вещь крайне необходимая, если ты ходишь к девушке на чужую территорию. Посох странствующего «менестреля» по неосвещенным улицам, где грязи по колено, был «смастрячен» в кузнице из прута конных граблей, с вычурно выкованным навершием. «Ципок» имел многофункциональное предназначение. На него опирались, идя по скользкой грязи; страховались, переходя дорогу по глубоким грязевым «озёрам», им отбивались от собак, которые, не слишком будучи уверены, что они друзья человека, носились по улицам с определённой целью испортить кому-нибудь шкуру, ну, или «полатать штаны». А еще «ципок» использовали как орудие защиты. И пыл парней, четко соблюдающих свою территорию, он охлаждал вмиг. Все представители других районов станицы были для старожилов опасными чужаками, только и мечтающими, как бы увести у них из-под носа местных красавиц-девчат. Естественно, что встречи были по этой причине непубличными. На свидания ходили, как говорится, «крадькома», шифруясь почище Штирлица, залезающего в личный сейф Гитлера. Риск был примерно одинаков. Вот тут проявлялось ещё одно ценное свойство «ципка»: им было можно, перегнувшись через забор, достать до ставен окон дома невесты, и скромно постучать (если, конечно грохот железа по прогонычам ставен можно назвать скромным стуком). Судя по тому, что Иван взял Марию замуж из самого бунтарского края станицы, Мыгрынки, он был не из робкого десятка. Статус моего двоюродного брата, как жениха, был достаточно высок. Но вернемся к свадьбе.
Первый день свадьбы – это официальная часть, где присутствие приглашенных строго обязательно. Поздравления молодых, обрядовые песни – всё, как надо. Особый торжественный момент у моей родни – это прибытие жениха и невесты. Разделить радость собрались, как всегда, и зеваки, естественно, на свадьбу не приглашенные. Их место было за забором. На воротах молодых встречала мать жениха, Мария Васильевна и «высильный батько» – дородный мужчина из дальней родни представительного вида. Он же и руководил свадебным действом. В руках у матери – икона для благословления. После этого молодых осыпали монетами, орешками, хмелем и конфетами, всё то же, что и дома у невесты. А «высильный батько» на свадьбе присутствовал по обычаю, если у жениха не было отца, как в данном случае. Отец жениха, Иван Алексеевич, погиб на войне.
Следующим важным моментом, неукоснительно соблюдаемым на свадьбе было фотографирование, и не только молодых, но и всех участников «высилля». Мне приходилось видеть фото, на котором число присутствующих доходило до 80 человек.
На «фотокарточке» свадьбы Ивана народу было поменьше. Очень много было родственников. На празднике было немало детворы, и мы вертелись там до вечера, наблюдая за всем происходящим. Нас, детей, кормили отдельно, чтобы мы не смотрели голодными глазами на пиршество за столами. Потом, когда многие гости уже напробовались крепких напитков, нас отправили по домам. Думаю, что после этого на «высилли» уже переставали сдерживаться в крепких выражениях в духе тюркских наречий. Этот фольклор, несомненно, придавал остроту празднеству.
Мама говорила, что державшиеся до этого «в рамках» казаки потом дружно кинулись побеждать зеленого змия. Набрались прилично, до состояния того ползучего гада, в смысле до «горизонтального наклонения». Ну, свадьба есть свадьба. (Хотя, каюсь, иногда мероприятие выходит из-под контроля, и празднование затягивается на достаточно долгий срок, становясь несколько неуправляемым и буйным. Но всё, слава богу, можно одномоментно исправить с помощью начальственного гнева и пары десятков идиоматических выражений, «бьющих по мозгам» почище кувалды. Впрочем, всё по порядку. Автор).
Второй день свадьбы. понедельник, был прежде всего интересен тем, что по обычаю в этот день «собырають
курэй». При этом снимаются все рамки приличия, все наряжаются в цыган, и дружной толпой обходят всех участников свадьбы. То, что там происходило, мы видели из окон школы, тем более что четвёртый класс учился в первую смену. Сегодня трудно представить ряженых, одетых в лохмотья, или кто во что горазд. Лица тщательно «малюются» сажей, толпа обзаводится какими-то огромными сумками, оклунками, все ведут себя в соответствии с ролями, развязно пристают к прохожим, наподобие ярмарочных зазывал. В толпе ряженых соблюдаются все законы карнавала. Непременно должны присутствовать «жених и невеста», «доктор», «цыганки-гадалки», «солдат», «бородатый цыган с большим мешком», «сестра-хозяйка» с корзиной, в которой выпивка и закуска, а также разливающий-виночерпий, в обязанность которого входят наливать водки или вина всем встретившимся на пути. Дескать, и вы разделите наше веселье.
Нужно обязательно описать нескольких персонажей свадебного карнавала. На роль невесты назначался
высокий худощавый мужчина. Он обряжался в платье невесты – белый бесформенный балахон, а, главное, – небритая, синеватая от двухдневных возлияний физиономия скромно драпировалась фатой. Женихом же, наоборот, становилась низкорослая полная женщина в мужской одежде, у которой сажей на круглом румяном лице были нарисованы усы и борода. Эта парочка шла всегда рядом, взявшись за руки, и все помирали со смеху, когда «жених», отдуваясь от напряжения, семенит за невестой, время от времени одышливо утыкаясь носом «ей» в подмышку. Комичная парочка всем кланяется и получает поздравления. Доктором назначался солидный, корпулентный мужчина в псевдобелом (походите по уличной «пыляке», хорошо если только это) халате, докторской шапочке, с саквояжем, в котором что-то звенело и булькало. Некоторым особо любопытным зевакам и вездесущим пацанятам доктор предлагал показать зубы и клацал ветеринарными или медицинскими щипцами, предлагая «изъять» больной, а заодно и здоровый зуб. Солдатом обряжалась дородная женщина. Она была в шапке-фуражке военного образца, в солдатской шинели, была подпоясана ремнем, и пыталась вышагивать строевым шагом, то и дело спотыкаясь.
Цыганки-гадалки были одеты в длиннополую одежду, по-цыгански замотаны яркими платками, лица вычернены сажей, ярко размалеваны. Для колорита нацеплены огромные серьги, по размеру подошедшие бы и лошади, и «намыста» в несколько рядов, гремящие почище собачьих цепей. В их обязанность входило приставать к встретившимся по дороге станичникам, и предлагать «предсказать судьбу». Они были настолько аутентичны в ролях, настолько назойливы, что, увидев их, настоящие «ромалэ» заплакали бы от зависти. От «цыганок» невозможно было отвязаться, пока не позолотишь ручку. Рядом с гадалками важно вышагивал «цыган» – крупный, чернявый, плутоватого облика мужчина, с огромным мешком. На нем был вывернутый наизнанку полушубок, приставная борода из крашеной пакли. В мешок «цыган» собирает всё, что ни попадется, в том числе и откупные. А ещё цыган своим устрашающим видом пугает детей, проявляющих излишнее любопытство к развесёлой компании. Тогда он делает зверское лицо, раскрывает мешок, и пытается поймать баловников. Дети резвятся, и взрослые тоже. Таких «цыган» буквально толпа. Беспрерывно гомоня, они ходят от двора к двору. Встретившимся прохожим, естественно по их согласию, предлагают полстакана самогона или стакан вина. Тогда «медсестра-хозяйка» открывает корзину с закуской, а виночерпий наливает спиртное.
Вся эта толпа двигается целенаправленно, обходя участников свадьбы, чтобы «дособирать курэй», мол все уже поели. Зайдя с песнями и возгласами, во двор ряженые кидаются в поисках курятника «ловыть курэй», все это в шутливой форме. Одновременно несколько цыгановатых персонажей начинают шарить по двору, чтобы по ходу действия спереть что-нибудь. Тут хозяевам нужно глядеть в оба. Самый простой вариант – откупиться спиртным и продуктами. Все это проваливается в бездонный мешок бородатого «цыгана». К концу путешествия корзина медсестры-хозяйки пустеет, зато пополняется цыганский мешок. Потом вся эта цыганская свадьба возвращается к месту дислокации, и веселье продолжается. Всё, что «украли» во дворах, возвращается владельцам. Ведь всё это розыгрыш, спектакль. А я про себя прикидываю, это действо вызвало бы переполоху местных органов правопорядка. Как минимум, всем бы «пришили» хулиганство, и месячный план по поиску правонарушителей был бы выполнен с перевыполнением. В детстве я слышал, что «цыгане» даже напоили участкового, несмотря на его сопротивление. Тогда это все воспринималось как народный обычай. Но этот свадебный табор, несмотря на их показную смелость и экстравагантность, в центр станицы не совался. Мало ли чего. А вдруг не так поймут?
Третий день гульбища продолжался, но песенный лад уже нарушался. Пропитые басы уже не брали «низы» традиционных песен, да и песенные тягуны порядком подустали. Как говорится, уже ни «до», ни «ре», ни «соль». Но ни шатко, ни валко, но повеселились – ведь свадьба, святое дело!
А вот среда запомнилась тем, что моя двоюродная тетушка, Мария Евтихиевна, отличавшаяся не только мужским характером, но и экстравагантностью, заметив, что народ скучает, решила что-нибудь, как говорили на Кубани, отчебучить. И отмочила «штуку», которую потом все родные и соседи вспоминали не один десяток лет.
Продолжение следует. Публикуется с личного разрешения автора.
Добавить комментарий